05.12.14 Репортаж из Волновахи: В тылу у ВСУ.
"В Волновахе не нашлось ни одного жителя, желающего дать интервью. Паранойя в Волновахе носит характер эпидемии. Даже таксисты на вокзале стараются общаться между собой вполголоса – мало ли кто стоит рядом и услышит разговор?
Райцентр Волноваха на трассе, соединяющей Донецк и Мариуполь – почти посредине между двумя населёнными пунктами. Сама Волноваха контролируется киевскими войсками, хотя во время августовского наступления повстанцев неоднократно появлялась информация о взятии Волновахи войсками ДНР. В том, что Волноваха плотно контролируется украинскими войсками, я убедилась лично, побывав в населённом пункте.
На Донбассе лежит густой снег. Впрочем, междугородные (а точнее – почти что уже международные) автобусы из Донецка в Волноваху ходят почти исправно. Дорога занимает примерно час – и вот я стою на автовокзале Волновахи. Сразу обращаю внимание на разницу с Донецком: если там люди охотно общаются с прессой (хотя и очень не любят журналистов из столицы, которые «все врут»), то здесь от камеры шарахаются, как от огня.
«Вы что?! Я беззащитный человек… Хотите, чтобы меня посадили в машину и увезли навсегда?» – пугается 60-летняя женщина. Ко мне подходит мужчина лет сорока, который вполголоса поясняет: «У нас тут 37-й год: доносы и аресты, аресты и доносы. Сосед на соседа пишет… До сих пор отлавливают тех, кто принимал участие в организации референдума».
Собственно говоря, мне так и не посчастливилось найти ни одного жителя Волновахи, желающего дать интервью. Паранойя в Волновахе носит характер эпидемии. Даже таксисты на вокзале стараются общаться между собой вполголоса – мало ли кто стоит рядом и услышит разговор? Насколько оправданы опасения мирных жителей, и правда ли в Волновахе «37-й год», я лично сказать не могу. Но атмосфера в городке угнетающая.
В целом, проблемы у «украинской» Волновахи очень схожи с теми, которые испытывает «сепаратистский» Донецк. Банки и банкоматы тут, правда, работают, но наличность в большом дефиците. Если куда-то завозят деньги – моментально выстраиваются огромные очереди. Ещё одна причина для беспокойства – электричество: его Волноваха получает с территории ДНР. С 1 декабря в непризнанной республике переходят на оплату коммунальных услуг в «независимую» казну, и жители Волновахи опасаются, что свет им попросту отключат.
Вообще снимать в Волновахе крайне трудно: повсюду военные, а на любой кадр с их участием требуется особое разрешение. Впрочем, для меня военные ничуть не менее интересны, чем местные жители.
Военный джип с номерным знаком «Украина» в сопровождении символа сдвоенной молнии никаких хороших ассоциаций не вызывает. На двери автомобиля надпись «Черкассы». Вышедшего из автомобиля военного я сразу опознаю как кадрового: они всегда выбриты, подтянуты, так что нередко выглядят моложе многих добровольцев и мобилизованных, которые годятся им в сыновья. Подхожу, попытаюсь завязать разговор. Военный идёт на контакт сложно, снимать не разрешает. Говорит не спеша, скупо цедит слова: видно, что взвешивает каждое слово – сказать или не стоит? Много курит, прикуривая одну сигарету от другой.
Чутьё не подвело: профессиональный военный. Как и следовало думать, из Черкасс. Призвали ещё весной, сказали, что на 45 дней. С мая – на фронте. Как и все украинские военные, с которыми доводилось беседовать, очень тепло отзывается от волонтёрах: снабжение войск, по его словам, держится в первую очередь на них. Мой собеседник очень резко отзывается об украинском правительстве: «Война закончится – о нас никто и не вспомнит. Мы нужны только маме, жене и детям».
Спрашиваю про отношение местных жителей. После секундного колебания, следует ответ: «Если честно, в большинстве… плохо».
В ходе беседы случайно проговариваюсь, что работаю и по ту сторону линии фронта. Реакция – на удивление спокойная, даже некоторое оживление. «Ну что там те? Устали воевать, как и мы?», – интересуется офицер. Отвечаю честно: «Конечно, устали, но сдаваться не собираются, судя по их словам». В ответ – глубокий вздох. «Они хоронят своих, мы – своих. Всё замешалось на крови. Надо останавливать эту войну. Договариваться надо… Эта война не нужна никому, кроме тех, кто её заварил».
В разговор вступает вёрткий старичок лет 70 в чёрной кепке, который уже какое-то время крутился вокруг нас и с явным интересом прислушивался к разговору. «Их надо учить через желудок. Надо сделать так, чтобы в Донецке все передохли от голода», – уверенным голосом заявляет он. «Там старики, женщины, дети… пусть все передохнут?» – интересуюсь я. «Все! Кричали Путин? Пусть передохнут!» – по мере разговора голос мужчины становится всё более истеричным. Замечаю странность: говорит вроде бы со мной, а смотрит на офицера. Неужели всё это – показное, и человек просто выслуживается перед военным? Если и так, то поддержки он не дождался: мой собеседник молча курил, глядя куда-то мимо нас. Покричав какое-то время, старичок уходит. «И такие люди тоже есть», – коротко комментирует инцидент офицер, прикуривая очередную сигарету.
К перрону подходит мой поезд. Прощаюсь: «Удачи, мира всем!». «Согласен», – впервые за весь разговор улыбается военный.
Война безжалостно обнажает настоящее положение вещей, показывает нам их – и нас самих – во всей красе. Можно помогать соседям переживать трудные времена, а можно писать на них доносы. Можно быть гражданским, говорящим страшные вещи, приумножающие ненависть, а можно держать в руках автомат, но желать прекращения войны. Отмечу что, по моим личным наблюдениям, как раз среди военных-то преобладают сторонники мира. Осталось подождать, когда устанут зарабатывать на войне те, кто её развязал. Думаю ,это будет нескоро. Мира всем. Даже мерзкому деду в чёрной кепке."
"В Волновахе не нашлось ни одного жителя, желающего дать интервью. Паранойя в Волновахе носит характер эпидемии. Даже таксисты на вокзале стараются общаться между собой вполголоса – мало ли кто стоит рядом и услышит разговор?
Райцентр Волноваха на трассе, соединяющей Донецк и Мариуполь – почти посредине между двумя населёнными пунктами. Сама Волноваха контролируется киевскими войсками, хотя во время августовского наступления повстанцев неоднократно появлялась информация о взятии Волновахи войсками ДНР. В том, что Волноваха плотно контролируется украинскими войсками, я убедилась лично, побывав в населённом пункте.
На Донбассе лежит густой снег. Впрочем, междугородные (а точнее – почти что уже международные) автобусы из Донецка в Волноваху ходят почти исправно. Дорога занимает примерно час – и вот я стою на автовокзале Волновахи. Сразу обращаю внимание на разницу с Донецком: если там люди охотно общаются с прессой (хотя и очень не любят журналистов из столицы, которые «все врут»), то здесь от камеры шарахаются, как от огня.
«Вы что?! Я беззащитный человек… Хотите, чтобы меня посадили в машину и увезли навсегда?» – пугается 60-летняя женщина. Ко мне подходит мужчина лет сорока, который вполголоса поясняет: «У нас тут 37-й год: доносы и аресты, аресты и доносы. Сосед на соседа пишет… До сих пор отлавливают тех, кто принимал участие в организации референдума».
Собственно говоря, мне так и не посчастливилось найти ни одного жителя Волновахи, желающего дать интервью. Паранойя в Волновахе носит характер эпидемии. Даже таксисты на вокзале стараются общаться между собой вполголоса – мало ли кто стоит рядом и услышит разговор? Насколько оправданы опасения мирных жителей, и правда ли в Волновахе «37-й год», я лично сказать не могу. Но атмосфера в городке угнетающая.
В целом, проблемы у «украинской» Волновахи очень схожи с теми, которые испытывает «сепаратистский» Донецк. Банки и банкоматы тут, правда, работают, но наличность в большом дефиците. Если куда-то завозят деньги – моментально выстраиваются огромные очереди. Ещё одна причина для беспокойства – электричество: его Волноваха получает с территории ДНР. С 1 декабря в непризнанной республике переходят на оплату коммунальных услуг в «независимую» казну, и жители Волновахи опасаются, что свет им попросту отключат.
Вообще снимать в Волновахе крайне трудно: повсюду военные, а на любой кадр с их участием требуется особое разрешение. Впрочем, для меня военные ничуть не менее интересны, чем местные жители.
Военный джип с номерным знаком «Украина» в сопровождении символа сдвоенной молнии никаких хороших ассоциаций не вызывает. На двери автомобиля надпись «Черкассы». Вышедшего из автомобиля военного я сразу опознаю как кадрового: они всегда выбриты, подтянуты, так что нередко выглядят моложе многих добровольцев и мобилизованных, которые годятся им в сыновья. Подхожу, попытаюсь завязать разговор. Военный идёт на контакт сложно, снимать не разрешает. Говорит не спеша, скупо цедит слова: видно, что взвешивает каждое слово – сказать или не стоит? Много курит, прикуривая одну сигарету от другой.
Чутьё не подвело: профессиональный военный. Как и следовало думать, из Черкасс. Призвали ещё весной, сказали, что на 45 дней. С мая – на фронте. Как и все украинские военные, с которыми доводилось беседовать, очень тепло отзывается от волонтёрах: снабжение войск, по его словам, держится в первую очередь на них. Мой собеседник очень резко отзывается об украинском правительстве: «Война закончится – о нас никто и не вспомнит. Мы нужны только маме, жене и детям».
Спрашиваю про отношение местных жителей. После секундного колебания, следует ответ: «Если честно, в большинстве… плохо».
В ходе беседы случайно проговариваюсь, что работаю и по ту сторону линии фронта. Реакция – на удивление спокойная, даже некоторое оживление. «Ну что там те? Устали воевать, как и мы?», – интересуется офицер. Отвечаю честно: «Конечно, устали, но сдаваться не собираются, судя по их словам». В ответ – глубокий вздох. «Они хоронят своих, мы – своих. Всё замешалось на крови. Надо останавливать эту войну. Договариваться надо… Эта война не нужна никому, кроме тех, кто её заварил».
В разговор вступает вёрткий старичок лет 70 в чёрной кепке, который уже какое-то время крутился вокруг нас и с явным интересом прислушивался к разговору. «Их надо учить через желудок. Надо сделать так, чтобы в Донецке все передохли от голода», – уверенным голосом заявляет он. «Там старики, женщины, дети… пусть все передохнут?» – интересуюсь я. «Все! Кричали Путин? Пусть передохнут!» – по мере разговора голос мужчины становится всё более истеричным. Замечаю странность: говорит вроде бы со мной, а смотрит на офицера. Неужели всё это – показное, и человек просто выслуживается перед военным? Если и так, то поддержки он не дождался: мой собеседник молча курил, глядя куда-то мимо нас. Покричав какое-то время, старичок уходит. «И такие люди тоже есть», – коротко комментирует инцидент офицер, прикуривая очередную сигарету.
К перрону подходит мой поезд. Прощаюсь: «Удачи, мира всем!». «Согласен», – впервые за весь разговор улыбается военный.
Война безжалостно обнажает настоящее положение вещей, показывает нам их – и нас самих – во всей красе. Можно помогать соседям переживать трудные времена, а можно писать на них доносы. Можно быть гражданским, говорящим страшные вещи, приумножающие ненависть, а можно держать в руках автомат, но желать прекращения войны. Отмечу что, по моим личным наблюдениям, как раз среди военных-то преобладают сторонники мира. Осталось подождать, когда устанут зарабатывать на войне те, кто её развязал. Думаю ,это будет нескоро. Мира всем. Даже мерзкому деду в чёрной кепке."
05.12.14 Волноваха плотно контролируется украинскими войсками
05.12.14 Волноваха. Автобусы из Донецка в Волноваху ходят почти исправно. Дорога занимает примерно час.
05.12.14
Волноваха. Жители от камеры шарахаются, как от огня: «У нас тут 37-й
год: доносы и аресты, аресты и доносы. Сосед на соседа пишет… До сих пор
отлавливают тех, кто принимал участие в организации референдума».
05.12.14
Волноваха. В городе не нашлось ни одного жителя, желающего дать
интервью. Паранойя в Волновахе носит характер эпидемии. Даже таксисты на
вокзале стараются общаться между собой вполголоса – мало ли кто стоит
рядом и услышит разговор?
05.12.14
Волноваха. Банки и банкоматы тут работают, но наличность в большом
дефиците. Если куда-то завозят деньги – моментально выстраиваются
огромные очереди. Ещё одна причина для беспокойства – электричество: его
Волноваха получает с территории ДНР.
05.12.14
Волноваха. Украинский офицер: «Они хоронят своих, мы – своих. Всё
замешалось на крови. Надо останавливать эту войну. Договариваться надо…
Эта война не нужна никому, кроме тех, кто её заварил».
05.12.14 Волноваха.
Волноваха.
Война безжалостно обнажает настоящее положение вещей. Можно помогать
соседям переживать трудные времена, а можно писать на них доносы. Можно
быть гражданским, приумножающие ненависть, а можно держать в руках
автомат, но желать прекращения войны
