03.10.15. Заметка от портала "Свободная Пресса".
"Любимый
город может спать спокойно… Андрей Бабицкий о новых и старых хозяевах
Донецка. Даже вид роскошных, непомерно дорогих авто, заполонивших за
последний месяц улицы Донецка, заставляет ежиться от неожиданно
подступающей тошноты. Как будто ненамеренно наступил на слизняка. Продав
хотя бы одну такую машину, можно было спасти от голода сотню стариков, с
трудом переживших голодную военную зиму. И единицы, не переживших.
Массовое
возвращение в город, который внезапно перестал служить мишенью для
украинской артиллерии, напоминало нашествие саранчи, покрывшей сплошным
одеялом городской экстерьер. Городской трафик по плотности еще, конечно,
не вернулся к довоенным параметрам, но вот-вот дотянется до них. В
супермаркетах вновь появились статные и не очень мужчины и женщины в
одежде «от кутюр», благоухающие изысканным парфюмом, разбрызгивающие в
разные стороны «зайчиков» бриллиантовыми украшениями на пальцах. В
кофейнях вновь можно встретить молодых людей, в руках которых в
сочетании с графически выверенным мизинцем, чашка кофе превращается в
целую мизансцену. Возвращаются бывшие «хозяева жизни». И все бы ничего, в
конце концов, город нуждается в людях, они — его кровь и плоть, «огонь,
мерцающий в сосуде» городских архитектуры и ландшафта.
Но бывшие
возвращаются, исполненные того же презрения к «лузерам», бедноте,
простому городскому люду, с каким они и покидали город более года назад.
По мнению, «понауехавших», как метко окрестили возвращенцев в Донецке,
те, кто пережил тяжелые расстрельные времена в городе, остались в нем
вынужденно — только потому, что не имели денег уехать и обосноваться в
далеких и безопасных пределах. А вот если бы водилась копеечка, они
бежали бы толпой, намертво вбивая в полотна дорог своими дешевыми
ботинками придорожную пыль. Это фирменное презрение. До войны оно
пульсировало в темах мирного, хотя и беспощадного к неудачникам
капиталистического уклада, однако содержательно было тем же самым.
Слабым нет места на этом празднике жизни.
Приехав сейчас,
«бывшие» с ходу предъявили претензии на право считаться настоящими и
лучшими жителями Донецка, диктующими, как и до войны, правила, моду,
стилистику и ритм жизни. Они абсолютно не сомневались, что убогий
простолюдин по устоявшейся привычке безропотно подвинется и освободит
место, которое они считают своей собственностью только потому, что они
элита, господствующий класс, который крепко держит удачу за хвост.
Когда-то они выбились в люди, пользуясь связями в коррумпированных
властных структурах. Они были уверены, что порядок жизни не изменился и
что нынешним властям они также придутся ко двору. Смена политического
фасада, флагов и лозунгов не имеет никакого значения, коррупция все так
же правит бал, и надо просто проложить новые тропинки на старом поле.
Но
они, похоже, уже начинают потихоньку понимать, что город изменился.
Навсегда ли, не скажу, но сейчас это уже не тот Донецк, который если и
не расшаркивался перед хозяевами жизни, то, по крайней мере, старался,
что называется «не отсвечивать», не вызывать раздражения у расфранченной
тусовки своими несчастными «хундаями» и «дэу», скудными одеждами,
бедными манерами и окраинными пролетарскими районами.
Во время
войны, холодов и голода, когда смерть собирала дань на городских улицах,
хозяевами Донецка стали именно они — те, у кого хватило любви к родному
городу и сердечной муки не дать мраку и тлену поглотить его. Они в
большинстве своем не воевали, а просто жили здесь, тем самым разгоняя
еле пульсировавший кровоток городской жизни. Выходя на пустые улицы, они
брели в немногие еще работавшие магазины, вслушивались в далекие и
близкие разрывы, встречали по дороге таких же, как и они, одиноких
прохожих, их воля к жизни помогала обстреливаемому городу каждый день
обретать себя заново.
Смерть и горе наполнили Донецк новым
бесценным знанием. Например, теперь очень многие точно знают, что
дорогие авто — это хлам и дурман человеческого тщеславия. Железо нужно
для того, чтобы выйти на высокой скорости из-под минометного обстрела,
доставить раненного в больницу, развезти гуманитарку. А для этого вполне
годятся и неказистые «дэу» с «хундаями», выносливые, как ослики, — и
столь же неприхотливые. Город, который в мирное время ассоциировался с
понтами криминальной олигархической среды, во время войны вдруг оказался
в надежных руках обычных мужиков и баб с окраины — продавщиц,
таксистов, шахтеров, слесарей, сантехников. Они отстояли его
достоинство, не дали сломить его дух — оставшиеся в Донецке не влачили
существование, а стояли каждый на своем посту в своих неказистых
квартирках, вмонтированных в панельные многоэтажки. Каждый из них в той
или иной степени, сам не сознавая того, ставил на кон собственную жизнь,
лишь бы сохранить город. И вот они — истинные владельцы сегодняшнего
Донецка, вдохнувшие в его жилы забытую и, казалось бы, окончательно
отправленную в утиль пролетарскую витальность.
Под молчаливое
согласие, а то и одобрение киевских, днепропетровских, харьковских
дончан — ибо житель Донецка на «той территории» должен был
демонстрировать куда большую степень лояльности, нежели местные — их
родной город обстреливался и уничтожался. Теперь они вновь стремятся
стать «мозгом нации», но, кажется, успех в этом начинании им не
сопутствует. Уже говорил, что не знаю, как дальше, но сейчас я вижу
твердое, осознанное нежелание переживших войну горожан отдавать город
вернувшимся. И конфликт потихоньку разрастается, покидая пространство
социальных сетей, — он уже приобретает зримые черты непосредственно на
улицах города. Попытки прежних «хозяев» осаживать обнаглевшую «гопоту»
еще пока не оборачиваются немедленным мордобоем, но встречают не слишком
вежливый, не оставляющий шансов отпор.
Похоже, покинувшим город —
не тем, кто действительно в страхе и отчаянии бросился прочь, спасая
детей — а именно этой полукриминальной, околовластной бизнес-тусовке и
креативным «властителям дум» придется смириться с горькой истиной: их
владычеству пришел конец. Они могут жить в этом городе только на общих
правах и основаниях, без опасений стать дискриминируемым меньшинством.
Разве что их роскошные машины и дорогую одежду прохожие так и будут
провожать пренебрежительными ухмылками."
