21.08.16. Заметка от Дмитрия Милитарева.
"Упущенный шанс России. Вот уже очень много лет, как меня, время от времени, пробивает странное чувство. Что мы все живем вовсе не в реальном мире. А живем в какой-то тупиковой ветке параллельного мира. Ветке, образовавшейся в результате коллективного неправильного выбора. Причем, неизвестно, насколько эта «химера» устойчива, и как долго просуществует. А реальная история течет себе спокойно в «основной ветви исторической последовательности». И в этой основной ветви Россия гораздо более благополучная и могущественная страна, чем в нашем унылом и довольно-таки призрачном мире. Это чувство часто приходило ко мне в годы ельцинского правления, начиная с конца девяносто третьего года. Потом стало появляться гораздо реже. Но сейчас, когда я, в очередной раз, задумался о том, что же произошло со всеми нами в августе 1991 года, чувство это вспомнилось совершенно отчетливо.
Это чувство, о котором я сейчас вспомнил, пришло на смену совсем другим чувствам. В годы перестройки у меня было странное ощущение длительной продолжающейся радости. Как будто весна, причем, весна солнечная и теплая, продолжалась несколько лет. Но дело даже не в этом. В перестройку у меня возникло ощущение расширившихся возможностей. И, поймите меня правильно, это не были социальные ощущения. Типа, что можно создать свой кооператив. Это были ощущения того, что пространство возможностей в каком-то не вполне понятном мистическом смысле расширилось для всех нас. Для всей страны. Как будто мы находимся в огромной многомерной зоне множественной бифуркации. И от нашего коллективного поведения зависит наше общее будущее.
Виталий Третьяков рассказал, как чиновники будут жить со своими богатствами на Западе
В августе 1991, после победы ельцинских, возникло ощущение, что это пространство возможностей сильно сузилось, но не схлопнулось в ноль. И все последующие два года с осени 1991 до осени 1993 я чувствовал, что «все еще возможно». Уверенность в том, что «мы победим» не покидала меня даже в осажденном Белом доме в 1993 году. А вот после «второй и окончательной» победы Ельцина у меня и возникло на много лет то чувство, о котором я говорил в начале. Что все схлопнулось. Что возможностей больше не осталось. Что, если угодно, «история закончилась». И мы на всех парах едем по тупиковой колее. Нет, вовсе не обязательно к катастрофе. А просто по колее скучной и неправильной реальности. Причем, подчеркну, реальности «не обязательной». Реальности, не вытекавшей с необходимостью из всего предыдущего. Как будто из всего разноцветного многообразия шансов мы, с каким-то особенным, самоубийственно-глупым, я бы даже сказал, «епиходовским», талантом, выбрали самый серый и безликий.
Конечно, «после Крыма» все стало сильно «более лучше». Но ощущение того, что мы продолжаем идти по тупиковому пути, что мы так и не возвратились на «главную историческую последовательность» меня не покидает. Потому что я твердо уверен в том, что перестройка вовсе не была «первым шагом к разрушению Советского Союза». Я уверен в том, что перестройка была, пусть и во многом достаточно неуклюжей, но попыткой реформировать Советский Союз, исходя именно из внутренних оснований его развития и истории. Перестройка была не попыткой демонтажа советского социализма, а попыткой его реформы. И при нормальном развитии событий из перестройки необходимо следовало эволюционное движение советского общества по социал-демократическому пути. С медленным и осторожным внедрением демократии и элементов рыночной экономики при сохранении всех общеизвестных преимуществ советского строя. Это был очевидный и естественный путь развития нашей страны. И реализации этого естественного развития событий помешал именно «каскад переворотов» 1991−1993 годов.
У нас и сейчас нет достоверной информации для того, чтобы определить, что же именно произошло в те «три дня в августе» — глупость или измена? Но совершенно очевидно, что если бы руководители ГКЧП были бы «менее добрыми», то естественный путь развития бы не прервался. Ведь мы же с вами видели, как немедленно затихли после создания ГКЧП и Дудаев, иГамсахурдия, и «Рух», и все прибалтийские «народные фронты». Совершенно очевидно также, что если бы никакого ГКЧП не было бы, а просто те, кто вошли в его состав, заставили бы Горбачева «продемонстрировать решительность», то события точно также двигались бы по естественному пути развития.
Ведь абсолютное большинство граждан Советского Союза устраивал сложившийся к тому моменту порядок. Горбачевские реформы закономерно сняли копившееся десятилетиями недовольство интеллигенции на невозможность «говорить, что хочешь и читать, что хочешь». Возможность создания кооперативного бизнеса вполне канализировала недовольство потенциальных «нормальных предпринимателей». А поскольку все преимущества советского социального государства сохранялись, то все остальные поводы для народного недовольства, связанные с чрезвычайной неуклюжестью власти при проведении реформ, легко можно было бы списать на «временные трудности роста».
То есть, никакой необходимости ни в уменьшении страны в два раза, ни в обвальном «разрушении социализма» и «создании капитализма» вообще не было. Самые решительные мечты ограничивались желанием «сбросить Среднюю Азию», но никому даже в кошмарном сне не могло присниться, что РСФСР, Украина, Белоруссия и Казахстан могут оказаться разными государствами. Равно как никто не мог помыслить, чтобы базовые отрасли советской промышленности оказались в чьей-то частной собственности. Все думали исключительно о частных ресторанах, парикмахерских и бензоколонках. Чтобы все эти кошмарные сны реализовались в действительности, нужно было именно такое нерешительное ГКЧП и его закономерный провал.
Нет, конечно, существовала политическая сила, призывавшая к распаду Советского Союза и к «введению капитализма». Это был всем известный «нерушимый блок» окраинных националистов с московско-питерскими «демократами». Но эту политическую позицию поддерживала в масштабах всего Советского Союза, наверное, все те же «14%», что сегодня в России выступают «против Крыма». Большинство их взглядов не поддерживало, а многие и откровенно смеялись над митингами против «тоталитарного горбачевского режима». Как будто при тоталитарном режиме бывают митинги протеста.
И только после «великой августовской победы демократии» мы неожиданно узнали, что оказывается все эти годы жили не в реформируемом в сторону демократии и рыночной экономики Советском Союзе, а все еще при «кровавой коммунистической тирании». До сих пор помню странную смесь тошнотворности и комизма, возникавшую при заявлениях члена Политбюро ЦК КПСС Яковлева и кандидата в члены Политбюро Ельцина о необходимости «запретить КПСС» и «провести люстрацию». Точно также неимоверной экзотикой воспринимались взгляды «питерского кружка» экономистов-либералов про «обвальную приватизацию». А Егор Гайдар, как известно, «до ГКЧП», не только работал в «Правде» и журнале «Коммунист», но и, так сказать, «по велению души» консультировал по экономическим вопросам парламентскую группу «Союз».
Так что, полагаю, даже участникам перенесения вновь обретенных мощей преподобного Серафима Саровского в июле-августе 1991 года, несмотря на то, что среди православных паломников было довольно много людей антисоветских взглядов, показалось бы сущим бредом все то, что стали на полном серьезе обсуждать пришедшие к власти «демократы» в 1992 году.
Я уж не говорю о том, что оба ельцинских госпереворота, приведшие осенью 1991 года к разгону Верховного Совета СССР, а осенью 1993 года — к разгону Верховного Совета России, надолго ликвидировали возможность развития в нашей стране парламентской демократии. Точно также «обвальная приватизация» в двух ее сериях — ваучерной приватизации и залоговых аукционов — надолго ликвидировала возможность развития в нашей стране производственного бизнеса, да и просто любого независимого малого и среднего бизнеса, сосредоточив почти все ранее «общенародные» ресурсы в руках олигархических корпораций.
Да и никто, между прочим, из власть имущих так и не извинился перед нашим народом за массовую бедность большинства населения, возникшую в 1992—1993 годах исключительно в результате гайдаровских реформ. И, к моему большому сожалению, мы все еще продолжаем следовать по этому, заложенному в августе 1991 и окончательно построенному в октябре 1993, тупиковому пути. Потому что ни «нашего Крыма», ни «Бессмертного полка», ни даже массового презрения к «14%» совершенно недостаточно для «возвращения на главную историческую последовательность».
Россия за Уралом для нынешней «золотой молодежи» выступает в роли Кавказа и Средней Азии XIX века
Только когда идея социальной справедливости станет господствующей не только в нашем обществе, но и в нашем государстве, только когда наша страна снова станет по-настоящему социальным государством, только когда «итоги приватизации» будут окончательно подведены приемлемым для большинства нашего народа образом, а социально-экономическое неравенство вернется к своим «естественным» приемлемым для большинства нашего народа масштабам, мы сможем сказать, что преодолели, наконец, последствия «проклятого августа» и, как говорил в свое время БГ, «вернули эту землю себе», перестав «ползать на брюхе».
"Упущенный шанс России. Вот уже очень много лет, как меня, время от времени, пробивает странное чувство. Что мы все живем вовсе не в реальном мире. А живем в какой-то тупиковой ветке параллельного мира. Ветке, образовавшейся в результате коллективного неправильного выбора. Причем, неизвестно, насколько эта «химера» устойчива, и как долго просуществует. А реальная история течет себе спокойно в «основной ветви исторической последовательности». И в этой основной ветви Россия гораздо более благополучная и могущественная страна, чем в нашем унылом и довольно-таки призрачном мире. Это чувство часто приходило ко мне в годы ельцинского правления, начиная с конца девяносто третьего года. Потом стало появляться гораздо реже. Но сейчас, когда я, в очередной раз, задумался о том, что же произошло со всеми нами в августе 1991 года, чувство это вспомнилось совершенно отчетливо.
Это чувство, о котором я сейчас вспомнил, пришло на смену совсем другим чувствам. В годы перестройки у меня было странное ощущение длительной продолжающейся радости. Как будто весна, причем, весна солнечная и теплая, продолжалась несколько лет. Но дело даже не в этом. В перестройку у меня возникло ощущение расширившихся возможностей. И, поймите меня правильно, это не были социальные ощущения. Типа, что можно создать свой кооператив. Это были ощущения того, что пространство возможностей в каком-то не вполне понятном мистическом смысле расширилось для всех нас. Для всей страны. Как будто мы находимся в огромной многомерной зоне множественной бифуркации. И от нашего коллективного поведения зависит наше общее будущее.
Виталий Третьяков рассказал, как чиновники будут жить со своими богатствами на Западе
В августе 1991, после победы ельцинских, возникло ощущение, что это пространство возможностей сильно сузилось, но не схлопнулось в ноль. И все последующие два года с осени 1991 до осени 1993 я чувствовал, что «все еще возможно». Уверенность в том, что «мы победим» не покидала меня даже в осажденном Белом доме в 1993 году. А вот после «второй и окончательной» победы Ельцина у меня и возникло на много лет то чувство, о котором я говорил в начале. Что все схлопнулось. Что возможностей больше не осталось. Что, если угодно, «история закончилась». И мы на всех парах едем по тупиковой колее. Нет, вовсе не обязательно к катастрофе. А просто по колее скучной и неправильной реальности. Причем, подчеркну, реальности «не обязательной». Реальности, не вытекавшей с необходимостью из всего предыдущего. Как будто из всего разноцветного многообразия шансов мы, с каким-то особенным, самоубийственно-глупым, я бы даже сказал, «епиходовским», талантом, выбрали самый серый и безликий.
Конечно, «после Крыма» все стало сильно «более лучше». Но ощущение того, что мы продолжаем идти по тупиковому пути, что мы так и не возвратились на «главную историческую последовательность» меня не покидает. Потому что я твердо уверен в том, что перестройка вовсе не была «первым шагом к разрушению Советского Союза». Я уверен в том, что перестройка была, пусть и во многом достаточно неуклюжей, но попыткой реформировать Советский Союз, исходя именно из внутренних оснований его развития и истории. Перестройка была не попыткой демонтажа советского социализма, а попыткой его реформы. И при нормальном развитии событий из перестройки необходимо следовало эволюционное движение советского общества по социал-демократическому пути. С медленным и осторожным внедрением демократии и элементов рыночной экономики при сохранении всех общеизвестных преимуществ советского строя. Это был очевидный и естественный путь развития нашей страны. И реализации этого естественного развития событий помешал именно «каскад переворотов» 1991−1993 годов.
У нас и сейчас нет достоверной информации для того, чтобы определить, что же именно произошло в те «три дня в августе» — глупость или измена? Но совершенно очевидно, что если бы руководители ГКЧП были бы «менее добрыми», то естественный путь развития бы не прервался. Ведь мы же с вами видели, как немедленно затихли после создания ГКЧП и Дудаев, иГамсахурдия, и «Рух», и все прибалтийские «народные фронты». Совершенно очевидно также, что если бы никакого ГКЧП не было бы, а просто те, кто вошли в его состав, заставили бы Горбачева «продемонстрировать решительность», то события точно также двигались бы по естественному пути развития.
Ведь абсолютное большинство граждан Советского Союза устраивал сложившийся к тому моменту порядок. Горбачевские реформы закономерно сняли копившееся десятилетиями недовольство интеллигенции на невозможность «говорить, что хочешь и читать, что хочешь». Возможность создания кооперативного бизнеса вполне канализировала недовольство потенциальных «нормальных предпринимателей». А поскольку все преимущества советского социального государства сохранялись, то все остальные поводы для народного недовольства, связанные с чрезвычайной неуклюжестью власти при проведении реформ, легко можно было бы списать на «временные трудности роста».
То есть, никакой необходимости ни в уменьшении страны в два раза, ни в обвальном «разрушении социализма» и «создании капитализма» вообще не было. Самые решительные мечты ограничивались желанием «сбросить Среднюю Азию», но никому даже в кошмарном сне не могло присниться, что РСФСР, Украина, Белоруссия и Казахстан могут оказаться разными государствами. Равно как никто не мог помыслить, чтобы базовые отрасли советской промышленности оказались в чьей-то частной собственности. Все думали исключительно о частных ресторанах, парикмахерских и бензоколонках. Чтобы все эти кошмарные сны реализовались в действительности, нужно было именно такое нерешительное ГКЧП и его закономерный провал.
Нет, конечно, существовала политическая сила, призывавшая к распаду Советского Союза и к «введению капитализма». Это был всем известный «нерушимый блок» окраинных националистов с московско-питерскими «демократами». Но эту политическую позицию поддерживала в масштабах всего Советского Союза, наверное, все те же «14%», что сегодня в России выступают «против Крыма». Большинство их взглядов не поддерживало, а многие и откровенно смеялись над митингами против «тоталитарного горбачевского режима». Как будто при тоталитарном режиме бывают митинги протеста.
И только после «великой августовской победы демократии» мы неожиданно узнали, что оказывается все эти годы жили не в реформируемом в сторону демократии и рыночной экономики Советском Союзе, а все еще при «кровавой коммунистической тирании». До сих пор помню странную смесь тошнотворности и комизма, возникавшую при заявлениях члена Политбюро ЦК КПСС Яковлева и кандидата в члены Политбюро Ельцина о необходимости «запретить КПСС» и «провести люстрацию». Точно также неимоверной экзотикой воспринимались взгляды «питерского кружка» экономистов-либералов про «обвальную приватизацию». А Егор Гайдар, как известно, «до ГКЧП», не только работал в «Правде» и журнале «Коммунист», но и, так сказать, «по велению души» консультировал по экономическим вопросам парламентскую группу «Союз».
Так что, полагаю, даже участникам перенесения вновь обретенных мощей преподобного Серафима Саровского в июле-августе 1991 года, несмотря на то, что среди православных паломников было довольно много людей антисоветских взглядов, показалось бы сущим бредом все то, что стали на полном серьезе обсуждать пришедшие к власти «демократы» в 1992 году.
Я уж не говорю о том, что оба ельцинских госпереворота, приведшие осенью 1991 года к разгону Верховного Совета СССР, а осенью 1993 года — к разгону Верховного Совета России, надолго ликвидировали возможность развития в нашей стране парламентской демократии. Точно также «обвальная приватизация» в двух ее сериях — ваучерной приватизации и залоговых аукционов — надолго ликвидировала возможность развития в нашей стране производственного бизнеса, да и просто любого независимого малого и среднего бизнеса, сосредоточив почти все ранее «общенародные» ресурсы в руках олигархических корпораций.
Да и никто, между прочим, из власть имущих так и не извинился перед нашим народом за массовую бедность большинства населения, возникшую в 1992—1993 годах исключительно в результате гайдаровских реформ. И, к моему большому сожалению, мы все еще продолжаем следовать по этому, заложенному в августе 1991 и окончательно построенному в октябре 1993, тупиковому пути. Потому что ни «нашего Крыма», ни «Бессмертного полка», ни даже массового презрения к «14%» совершенно недостаточно для «возвращения на главную историческую последовательность».
Россия за Уралом для нынешней «золотой молодежи» выступает в роли Кавказа и Средней Азии XIX века
Только когда идея социальной справедливости станет господствующей не только в нашем обществе, но и в нашем государстве, только когда наша страна снова станет по-настоящему социальным государством, только когда «итоги приватизации» будут окончательно подведены приемлемым для большинства нашего народа образом, а социально-экономическое неравенство вернется к своим «естественным» приемлемым для большинства нашего народа масштабам, мы сможем сказать, что преодолели, наконец, последствия «проклятого августа» и, как говорил в свое время БГ, «вернули эту землю себе», перестав «ползать на брюхе».
